Николай Некрасов Стихи

Я сегодня так грустно настроен, Так устал от мучительных дум, Так глубоко, глубоко спокоен Мой истерзанный пыткою ум,- Что недуг, мое сердце гнетущий, Как-то горько

Я рано встал, недолги были сборы, Я вышел в путь, чуть занялась заря; Переходил я пропасти и горы, Переплывал я реки и моря; Боролся я,

Я посетил твое кладбище, Подруга трудных, трудных дней! И образ твой светлей и чище Рисуется душе моей. Бывало, натерпевшись муки, Устав и телом и душой,

Я не люблю иронии твоей. Оставь ее отжившим и не жившим, А нам с тобой, так горячо любившим, Еще остаток чувства сохранившим,- Нам рано предаваться

Я за то глубоко презираю себя, Что живу – день за днем бесполезно губя; Что я, силы своей не пытав ни на чем, Осудил сам

Так — гармонических орудий Власть беспредельна над душой, И любят все живые люди Язык их темный, но родной. В них что-то стонет, что-то бьется, Как

Пускай нам говорит изменчивая мода, Что тема старая “страдания народа” И что поэзия забыть ее должна. Не верьте, юноши! не стареет она. О, если бы

– Ну, пошел же, ради бога! Небо, ельник и песок – Невеселая дорога… Эй! садись ко мне, дружок! Ноги босы, грязно тело, И едва прикрыта

Чуть-чуть не говоря: “Ты сущая ничтожность!”, Стихов моих печатный судия Советует большую осторожность В употребленьи буквы “я”. Винюсь: ты прав, усердный мой ценитель И общих

Что ты, сердце мое расходилося?.. Постыдись! Уж про нас не впервой Снежным комом прошла – прокатилася Клевета по Руси по родной. Не тужи! пусть растет,

Что ни год – уменьшаются силы, Ум ленивее, кровь холодней… Мать-отчизна! дойду до могилы, Не дождавшись свободы твоей! Но желал бы я знать, умирая, Что

В позднюю ночь над усталой деревнею Сон непробудный царит, Только старуху столетнюю, древнюю Не посетил он.— Не спит, Мечется по печи, охает, мается, Ждет —

На ваши, братья, празднества?, Навстречу вашим ликованьям, Навстречу вам идет Москва С благоговейным упованьем. В среду восторженных тревог, В разгар великого волненья, Приносит вам она

Хотел бы я, чтобы в своей могиле, Как нынче на своей кушетке, я лежал. Века бы за веками проходили, И я бы вас всю вечность

С временщиком Фортуна в споре, К убогой Мудрости летит: «Сестра, дай руку мне — и горе Твоя мне дружба облегчит! Дарами лучшими своими Его осыпала,

Частию по глупой честности, Частию по простоте, Пропадаю в неизвестности, Пресмыкаюсь в нищете. Место я имел доходное, А доходу не имел: Бескорыстье благородное! Да и

Ты грустна, ты страдаешь душою: Верю – здесь не страдать мудрено. С окружающей нас нищетою Здесь природа сама заодно. Бесконечно унылы и жалки Эти пастбища,

Утихла биза…Легче дышит Лазурный сонм женевских вод — И лодка вновь по ним плывет, И снова лебедь их колышет. Весь день, как летом, солнце греет

Когда, что звали мы своим, Навек от нас ушло — И, как под камнем гробовым, Нам станет тяжело, — Пойдем и бросим беглый взгляд Туда,

Гроза прошла — еще курясь, лежал Высокий дуб, перунами сраженный, И сизый дым с ветвей его бежал По зелени, грозою освеженной. А уж давно, звучнее

Открылось! — Не мечта ль? Свет новый! Нова сила Мой дух восторженный, как пламень, облекла! Кто, отроку, мне дал парение орла! — Се муз бесценный

(Посвящается неизвестному другу, приславшему мне стихотворение “Не может быть”) Умру я скоро. Жалкое наследство, О родина! оставлю я тебе. Под гнетом роковым провел я детство

1 Беспокойная ласковость взгляда, И поддельная краска ланит, И убогая роскошь наряда — Все не в пользу ее говорит. Но не лучше ли, прежде чем

Тяжелый крест достался ей на долю: Страдай, молчи, притворствуй и не плачь; Кому и страсть, и молодость, и волю – Всё отдала – тот стал

Тяжелый год – сломил меня недуг, Беда застигла,- счастье изменило,- И не щадит меня ни враг, ни друг, И даже ты не пощадила! Истерзана, озлоблена

Ты зрел его в кругу большого света — То своенравно-весел, то угрюм, Рассеян, дик иль полон тайных дум, Таков поэт — и ты презрел поэта!

Kennst du das Land?..[1] Ты знаешь край, где мирт и лавр растет, Глубок и чист лазурный неба свод, Цветет лимон, и апельсин златой Как жар

Ты всегда хороша несравненно, Но когда я уныл и угрюм, Оживляется так вдохновенно Твой веселый, насмешливый ум; Ты хохочешь так бойко и мило, Так врагов

Прощай! Завидую тебе – Твоей поездке, не судьбе: Я гордостью, ты знаешь, болен И не сменяю ни на чью Судьбу плачевную мою, Хоть очень ею

Что ты жадно глядишь на дорогу В стороне от весёлых подруг? Знать, забило сердечко тревогу – Всё лицо твоё вспыхнуло вдруг. И зачем ты бежишь

1 Все рожь кругом, как степь живая, Ни замков, ни морей, ни гор… Спасибо, сторона родная, За твой врачующий простор! За дальним Средиземным морем, Под

Андрею Николаевичу Муравьеву Там, где на высоте обрыва Воздушно-светозарный храм Уходит выспрь — очам на диво — Как бы парящий к небесам, Где Первозванного Андрея

– Так, служба! сам ты в той войне Дрался – тебе и книги в руки, Да дай сказать словцо и мне: Мы сами делывали штуки.

Так! Он спасен — иначе быть не может! И чувство радости по Руси разлилось… Но посреди молитв, средь благодарных слез, Мысль неотступная невольно сердце гложет:

Так это шутка? Милая моя, Как боязлив, как недогадлив я! Я плакал над твоим рассчитанно-суровым, Коротким и сухим письмом; Ни лаской дружеской, ни откровенным словом

Так, в жизни есть мгновения — Их трудно передать, Они самозабвения Земного благодать. Шумят верхи древесные Высоко надо мной, И птицы лишь небесные Беседуют со

Стихи мои! Свидетели живые За мир пролитых слез! Родитесь вы в минуты роковые Душевных гроз И бьетесь о сердца людские, Как волны об утес.

Неизбежные напасти, Бремя лет, трудов и зла Унесли из нашей страсти Много свету и тепла. Сердце – времени послушно – Бьется ровной чередой, Расстаемся равнодушно,

Украшают тебя добродетели, До которых другим далеко, И – беру небеса во свидетели – Уважаю тебя глубоко… Не обидишь ты даром и гадины, Ты помочь

Снежок порхает, кружится, На улице бело. И превратились лужицы В холодное стекло. Где летом пели зяблики, Сегодня — посмотри! — Как розовые яблоки, На ветках

Смолкли честные, доблестно павшие, Смолкли их голоса одинокие, За несчастный народ вопиявшие, Но разнузданы страсти жестокие. Вихорь злобы и бешенства носится Над тобою, страна безответная.

О слезы женские, с придачей Нервических, тяжелых драм! Вы долго были мне задачей, Я долго слепо верил вам И много вынес мук мятежных. Теперь я

Скоро стану добычею тленья. Тяжело умирать, хорошо умереть; Ничьего не прошу сожаленья, Да и некому будет жалеть. Я дворянскому нашему роду Блеска лирой моей не

Сеятель знанья на ниву народную! Почву ты, что ли, находишь бесплодную, Худы ль твои семена? Робок ли сердцем ты? слаб ли ты силами? Труд награждается

(Опыт современной баллады) 1 В счастливой Москве, на Неглинной, Со львами, с решеткой кругом, Стоит одиноко старинный, Гербами украшенный дом. Он с роскошью барской построен,

Тихо, мягко, над Украйной Обаятельною тайной Ночь июльская лежит — Небо так ушло глубоко, Звезды светят так высоко, И Донец во тьме блестит. Сладкий час

Родина мать! по равнинам твоим Я не езжал еще с чувством таким! Вижу дитя на руках у родимой, Сердце волнуется думой любимой: В добрую пору

В сумерки в церковь вхожу. Малолюдно, Светят лампады печально и скудно, Темны просторного храма углы; Длинные окна, то полные мглы, То озаренные беглым мерцаньем, Тихо

1 Словно как мать над сыновней могилой, Стонет кулик над равниной унылой, Пахарь ли песню вдали запоет – Долгая песня за сердце берет; Лес ли

Самодовольных болтунов, Охотников до споров модных, Где много благородных слов, А дел не видно благородных, Ты откровенно презирал: Ты не однажды предсказал Конец велеречивой сшибки

Es lachelt der See…[1] С озера веет прохлада и нега, Отрок заснул, убаюкан у брега — Блаженные звуки Он слышит во сне… То Ангелов лики

Если пасмурен день, если ночь не светла, Если ветер осенний бушует, Над душой воцаряется мгла, Ум, бездействуя, вяло тоскует. Только сном и возможно помочь, Но,

Москва, и град Петров, и Константинов град — Вот царства русского заветные столицы… Но где предел ему? и где его границы — На север, на

И вот они опять, знакомые места, Где жизнь текла отцов моих, бесплодна и пуста, Текла среди пиров, бессмысленного чванства, Разврата грязного и мелкого тиранства; Где

В Ночи лазурной почивает Рим… Взошла Луна и — овладела им, И спящий Град, безлюдно-величавый, Наполнила своей безмолвной славой… Как сладко дремлет Рим в ее

Вот парадный подъезд. По торжественным дням, Одержимый холопским недугом, Целый город с каким-то испугом Подъезжает к заветным дверям; Записав свое имя и званье, Разъезжаются гости

Жизнь в трезвом положении Куда нехороша! В томительном борении Сама с собой душа, А ум в тоске мучительной… И хочется тогда То славы соблазнительной, То

Пышна в разливе гордая река, Плывут суда, колеблясь величаво, Просмолены их черные бока, Над ними флаг, на флаге надпись: “Слава!” Толпы народа берегом бегут, К

Пускай мечтатели осмеяны давно, Пускай в них многое действительно смешно, Но все же я скажу, что мне в часы разлуки Отраднее всего, среди душевной муки,

Мы разошлись на полпути, Мы разлучились до разлуки И думали: не будет муки В последнем роковом “прости”, Но даже плакать нету силы. Пиши – прошу

О, суд людей неправый, Что пьянствовать грешно! Велит рассудок здравый Любить и пить вино. Проклятие и горе На спорщиков главу! Я помощь в важном споре

Прости! Не помни дней паденья, Тоски, унынья, озлобленья,- Не помни бурь, не помни слез, Не помни ревности угроз! Но дни, когда любви светило Над нами

Не говори: “Забыл он осторожность! Он будет сам судьбы своей виной!..” Не хуже нас он видит невозможность Служить добру, не жертвуя собой. Но любит он

Природа — сфинкс. И тем она верней Своим искусом губит человека, Что, может статься, никакой от века Загадки нет и не было у ней.

По моей громадной толщине Люди ложно судят обо мне. Помню, раз четыре господина Говорили: “Вот идет скотина! Видно, нет заботы никакой – С каждым годом

“…Вы в своей земле благословенной Парии – не знает вас народ, Светский круг, бездушный и надменный, Вас презреньем хладным обдает. И звучит бесцельно ваша лира,

1 У хладных невских берегов, В туманном Петрограде, Жил некто господин Долгов С женой и дочкой Надей. Простой и добрый семьянин, Чиновник непродажный, Он нажил

Любовь, любовь — гласит преданье — Союз души с душой родной — Их съединенье, сочетанье, И роковое их слиянье, И… поединок роковой… И чем одно

Праздник жизни – молодости годы – Я убил под тяжестью труда И поэтом, баловнем свободы, Другом лени – не был никогда. Если долго сдержанные муки,

Г р а ж д а н и н (входит) Опять один, опять суров, Лежит – и ничего не пишет. П о э т Прибавь:

Меж высоких хлебов затерялося Небогатое наше село. Горе горькое по свету шлялося И на нас невзначай набрело. Ой, беда приключилася страшная! Мы такой не знавали

Насилу добрый гений твой, Мой брат по крови и по лени, Увел тебя под кров родной От всех маневров и учений, Казарм, тревог и заточений,

Приди, желанный гость, краса моя и радость! Приди, — тебя здесь ждет и кубок круговой, И розовый венок, и песней нежных сладость! Возженны не льстеца

Поражена потерей невозвратной, Душа моя уныла и слаба: Ни гордости, ни веры благодатной – Постыдное бессилие раба! Ей всё равно – холодный сумрак гроба, Позор

Пала царственная Троя, Сокрушен Приамов град, И ахеяне, устроя Свой на родину возврат, На судах своих сидели, Вдоль эгейских берегов, И пэан* хвалебный пели, Громко

Весело бить вас, медведи почтенные, Только до вас добираться невесело,— Кочи, ухабины, ели бессменные! Каждое дерево ветви повесило, Каркает ворон над белой равниною, Нищий в

Нет, мера есть долготерпенью, Бесстыдству также мера есть!.. Клянусь его священной тенью, Не все же можно перенесть! И как не грянет отовсюду Один всеобщий вопль

Когда свершится искупленье И озарится вновь Восток — О, как поймут тогда значенье Великодушных этих строк. Как первый, яркий луч денницы, Коснувшись их — озолотит

Равнодушно слушая проклятья В битве с жизнью гибнущих людей, Из-за них вы слышите ли, братья, Тихий плач и жалобы детей? «В золотую пору малолетства Всё

Печати русской доброхоты, Как всеми вами, господа, Тошнит ее — но вот беда, Что дело не дойдет до рвоты.

Песок сыпучий по колени… Мы едем — поздно — меркнет день, И сосен, по дороге, тени Уже в одну слилися тень. Черней и чаще бор

“Стой, ямщик! жара несносная, Дальше ехать не могу!” Вишь, пора-то сенокосная – Вся деревня на лугу. У двора у постоялого Только нянюшка сидит, Закачав ребенка

Из Шекспира Заревел голодный лев, И на месяц волк завыл; День с трудом преодолев, Бедный пахарь опочил. Угли гаснут на костре, Дико филин прокричал И

Радость, первенец творенья, Дщерь великого Отца, Мы, как жертву прославленья, Предаем тебе сердца! Все, что делит прихоть света, Твой алтарь сближает вновь, И душа, тобой

Заунывный ветер гонит Стаю туч на край небес, Ель надломленная стонет, Глухо шепчет темный лес. На ручей, рябой и пестрый, За листком летит листок, И

Лист зеленеет молодой — Смотри, как листьем молодым Стоят обвеяны березы Воздушной зеленью сквозной, Полупрозрачною, как дым… Давно им грезилось весной, Весной и летом золотым,

«Что там за звуки пред крыльцом, За гласы пред вратами?.. В высоком тереме моем Раздайся песнь пред нами!..» Король сказал, и паж бежит, Вернулся паж,

Наивная и страстная душа, В ком помыслы прекрасные кипели, Упорствуя, волнуясь и спеша, Ты честно шел к одной высокой цели; Кипел, горел – и быстро

В тоске по юности моей И в муках разрушенья Прошедших невозвратных дней Припомнив впечатленья, Одно из них я полюбил Будить в душе суровой, Одну из

Родился я в губернии Далекой и степной И прямо встретил тернии В юдоли сей земной. Мне будущность счастливую Отец приготовлял, Но жизнь трудолюбивую Сам в

Отрадно видеть, что находит Порой хандра и на глупца, Что иногда в морщины сводит Черты и пошлого лица Бес благородный скуки тайной, И на искривленных

Отпусти меня, родная, Отпусти, не споря! Я не травка полевая, Я взросла у моря. Не рыбацкий парус малый, Корабли мне снятся, Скучно! в этой жизни

Небесный царь, благослови Твои благие начинанья — Муж несомненного призванья, Муж примиряющей любви… Недаром ветхие одежды Ты бодро с плеч своих совлек. Бог победил —

День-деньской моя печальница, В ночь – ночная богомолица, Векова моя сухотница… (Из народной песни)

Он прежде мирный был казак, Теперь он попечитель дикий; Филиппов сын — положим, так, А все не Александр Великий.

Не гулял с кистенем я в дремучем лесу, Не лежал я во рву в непроглядную ночь,- Я свой век загубил за девицу-красу, За девицу-красу, за

Обоим Николаям Мы всех возможных благ желаем И от души их поздравляем. Обращено к брату поэта Николаю Ивановичу и мужу сестры Дарьи Ивановны Николаю Васильевичу

Здесь, где дары судьбы освящены душой, Оправданы благотвореньем, Невольно человек мирится здесь с судьбой, Душа сознательно дружится с Провиденьем.

О, этот юг, о, эта Ницца… О, как их блеск меня тревожит — Жизнь, как подстреленная птица, Подняться хочет — и не может… Нет ни

О письма женщины, нам милой! От вас восторгам нет числа, Но в будущем душе унылой Готовите вы больше зла. Когда погаснет пламя страсти Или послушаетесь