Цветаева Марина Ивановна Стихи

Я эту книгу поручаю ветру И встречным журавлям. Давным-давно — перекричать разлуку — Я голос сорвала. Я эту книгу, как бутылку в волны, Кидаю в

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес, Оттого что я на земле стою

Я счастлива жить образцово и просто — Как солнце, как маятник, как календарь. Быть светской пустынницей стройного роста, Премудрой — как всякая божия тварь. Знать:

«Я страшно нищ, Вы так бедны, Так одинок и так один. Так оба проданы за грош. Так хороши — и так хорош… Но нету у

Я сказала, а другой услышал И шепнул другому, третий — понял, А четвертый, взяв дубовый посох, В ночь ушел — на подвиг. Мир об этом

Я сейчас лежу ничком — Взбешенная! — на постели. Если бы Вы захотели Быть моим учеником, Я бы стала в тот же миг — Слышите,

Я расскажу тебе — про великий обман: Я расскажу тебе, как ниспадает туман На молодые деревья, на старые пни. Я расскажу тебе, как погасают огни

Я пришла к тебе черной полночью, За последней помощью. Я — бродяга, родства не помнящий, Корабль тонущий. В слободах моих — междуцарствие, Чернецы коварствуют. Всяк

Я помню первый день, младенческое зверство, Истомы и глотка божественную муть, Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца, Что камнем падало — и ястребом — на

Я помню ночь на склоне ноября. Туман и дождь. При свете фонаря Ваш нежный лик — сомнительный и странный, По-диккенсовски — тусклый и туманный, Знобящий

Я не хочу ни есть, ни пить, ни жить. А так: руки скрестить — тихонько плыть Глазами по пустому небосклону. Ни за свободу я —

Я не танцую, — без моей вины Пошло волнами розовое платье. Но вот обеими руками вдруг Перехитрен, накрыт и пойман — ветер. Молчит, хитрец. —

Я ли красному как жар киоту Не молилась до седьмого поту? Гость субботний, унеси мою заботу, Уведи меня с собой в свою субботу. Я ли

Я знаю, я знаю, Что прелесть земная, Что эта резная, Прелестная чаша — Не более наша, Чем воздух, Чем звезды, Чем гнезда, Повисшие в зорях.

Я знаю эту бархатную бренность — Верней брони! — от зябких плеч сутулых — От худобы пролегшие — две складки Вдоль бархата груди, К которой

Я знаю правду! Все прежние правды — прочь! Не надо людям с людьми на земле бороться. Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь. О чем —

В. Я. Брюсову

Я вижу тебя черноокой, — разлука! Высокой, — разлука! — Одинокой, — разлука! С улыбкой, сверкнувшей, как ножик, — разлука! Совсем на меня не похожей

Я видела Вас три раза, Но нам не остаться врозь. — Ведь первая Ваша фраза Мне сердце прожгла насквозь! Мне смысл ее так же темен,

Я Вас люблю всю жизнь и каждый день. Вы надо мною как большая тень, как древний дым полярных деревень. Я Вас люблю всю жизнь и

…Я бы хотела жить с Вами в маленьком городе, Где вечные сумерки , и вечные колокола. И в маленькой деревенской гостинице Тонкий звон старинных часов

Я — есмь. Ты — будешь. Между нами — бездна. Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно. Нас десять лет, нас сто тысячелетий Разъединяют.— Бог

Я — страница твоему перу. Все приму. Я белая страница. Я — хранитель твоему добру: Возращу и возвращу сторицей. Я — деревня, черная земля. Ты

Юноше в уста — Богу на алтарь — Моря и песка Пену и янтарь Влагаю. Солгали, Что мать и сын! Младая Седая Морская Синь. Крив

Юношам — жарко, Юноши — рдеют, Юноши бороду бреют. Старость — жалеет: Бороды греют. (Проснулась с этими стихами 22 мая 1918)

Сыплют волны, с колесами споря, Серебристые брызги вокруг. Ни смущения в сердце, ни горя, — Будь счастливым, мой маленький друг! В синеву беспокойного моря Выплывает

Только глянул — пространство со взгляда, как с якоря, сорвалося! Эти вспышки зеленого дыма — зеленого пыла — Как помыслю листвою? Вместо тени — дичайшая

Позади горизонты валились пластами, как пашня под плугом, Ввысь взлетали мосты наподобие огненных птиц, И наш дом — для последнего разу — мне брызнул звездою.

Это пеплы сокровищ: Утрат, обид. Это пеплы, пред коими В прах — гранит. Голубь голый и светлый, Не живущий четой. Соломоновы пеплы Над великой тщетой.

Это и много и мало. Это и просто и тёмно. Та, что была вероломной, За вечер — верная стала. Белой монашкою скромной, — Парой опущенных

Это жизнь моя пропела — провыла — Прогудела — как осенний прибой — И проплакала сама над собой.

Наши встречи, — только ими дышим все мы, Их предчувствие лелея в каждом миге, — Вы узнаете, разрезав наши книги. Все, что любим мы и

Очарованье своих же обетов, Жажда любви и незнанье о ней… Что же осталось от блещущих дней? Новый портрет в галерее портретов, Новая тень меж теней.

Здесь, меж вами: домами, деньгами, дымами Дамами, Думами, Не слюбившись с вами, не сбившись с вами, Неким – Шуманом пронося под полой весну: Выше! из

Ане Калин Запела рояль неразгаданно-нежно Под гибкими ручками маленькой Ани. За окнами мчались неясные сани, На улицах было пустынно и снежно. Воздушная эльфочка в детском

Для тех, отженивших последние клочья Покрова (ни уст, ни ланит!..) О, не превышение ли полномочий Орфей, нисходящий в Аид? Для тех, отрешивших последние звенья Земного…

Широкое ложе для всех моих рек — Чужой человек. Прохожий, в которого руки — как в снег Всей жаркостью век Виновных, — которому вслед я

— «Herr Володя, глядите в тетрадь!» — «Ты опять не читаешь, обманщик? Погоди, не посмеет играть Nimmer mehr этот гадкий шарманщик!» Золотые дневные лучи Теплой

Шампанское вероломно, А все ж наливай и пей! Без розовых без цепей Наспишься в могиле темной! Ты мне не жених, не муж, Твоя голова в

Чуть светает — Спешит, сбегается Мышиной стаей На звон колокольный Москва подпольная. Покидают норы — Старухи, воры. Ведут разговоры. Свечи горят. Сходит Дух На малых

Твои знамена — не мои! Врозь наши головы. Не изменить в тисках Змеи Мне Духу — Голубю. Не ринусь в красный хоровод Вкруг древа майского.

Чтобы помнил не часочек, не годок — Подарю тебе, дружочек, гребешок. Чтобы помнили подружек мил-дружки — Есть на свете золотые гребешки. Чтоб дружочку не пилось

Маяковскому Чтобы край земной не вымер Без отчаянных дядей, Будь, младенец, Володимир: Целым миром володей!

Чтоб высказать тебе… да нет, в ряды И в рифмы сдавленные… Сердце — шире! Боюсь, что мало для такой беды Всего Расина и всего Шекспира!

Что, Муза моя! Жива ли еще? Так узник стучит к товарищу В слух, в ямку, перстом продолбленную — Что Муза моя? Надолго ли ей? Соседки,

Что ты любовь моя — Пора бы знать. Приди в полночный час, Скажи, как звать. Приди в полночный час, В полночный бой. Спит матушка с

— Что же! Коли кинут жребий — Будь, любовь! В грозовом — безумном! — небе — Лед и кровь. Жду тебя сегодня ночью После двух:

Что же мне делать, слепцу и пасынку, В мире, где каждый и отч и зряч, Где по анафемам, как по насыпям — Страсти! где насморком

Что другим не нужно — несите мне! Все должно сгореть на моем огне! Я и жизнь маню, я и смерть маню В легкий дар моему

Что другим не нужно — несите мне: Все должно сгореть на моем огне! Я и жизнь маню, я и смерть маню В легкий дар моему

Что видят они? — Пальто На юношеской фигуре. Никто не узнал, никто, Что полы его, как буря. Остер, как мои лета, Мой шаг молодой и

Ползет подземный змей, Ползет, везет людей. И каждый — со своей Газетой (со своей Экземой!) Жвачный тик, Газетный костоед. Жеватели мастик, Читатели газет. Кто —

Четвёртый год. Глаза, как лёд, Брови уже роковые, Сегодня впервые С кремлёвских высот Наблюдаешь ты Ледоход. Льдины, льдины И купола. Звон золотой, Серебряный звон. Руки

Через снега, снега — Слышишь голос, звучавший еще в Эдеме? Это твой слуга С тобой говорит, Господин мой — Время. Черных твоих коней Слышу топот.

Чердачный дворец мой, дворцовый чердак! Взойдите. Гора рукописных бумаг… Так. — Руку! — Держите направо, — Здесь лужа от крыши дырявой. Теперь полюбуйтесь, воссев на

Чем — не боги же — поэты! Отблагодарю за это — Длящееся с Рождества — Лето слуха и ответа, Сплошь из звука и из света,

Челюскинцы: звук — Как сжатые челюсти! Мороз на них прет, Медведь на них щерится. И впрямь челюстьми — На славу всемирную — Из льдин челюстей

Человека защищать не надо Перед Богом, Бога — от него. Человек заслуживает ада. Но и сада Семиверстного — для одного. Человек заслуживает — танка! Но

Час, когда вверху цари И дары друг к другу едут. (Час, когда иду с горы): Горы начинают ведать. Умыслы сгрудились в круг. Судьбы сдвинулись: не

В глубокий час души, В глубокий — нóчи… (Гигантский шаг души, Души в ночи́) В тот час, душа, верши Миры, где хочешь Царить — чертог

Рот как кровь, а глаза зелены, И улыбка измученно-злая… О, не скроешь, теперь поняла я: Ты возлюбленный бледной Луны. Над тобою и днем не слабели

Анастасии Цветаевой Он был наш ангел, был наш демон, Наш гувернер — наш чародей, Наш принц и рыцарь. — Был нам всем он Среди людей!

Цыганская страсть разлуки! Чуть встретишь — уж рвешься прочь! Я лоб уронила в руки И думаю, глядя в ночь: Никто, в наших письмах роясь, Не

Целую червонные листья и сонные рты, Летящие листья и спящие рты. — Я в мире иной не искала корысти. — Спите, спящие рты, Летите, летящие

Целовалась с нищим, с вором, с горбачом, Со всей каторгой гуляла — нипочем! Алых губ своих отказом не тружу, Прокаженный подойди — не откажу! Пока

Цветок к груди приколот, Кто приколол – не помню. Ненасытим мой голод На грусть, на страсть, на смерть. Виолончелью, скрипом Дверей и звоном рюмок, И

Настежь, настежь Царские врата! Сгасла, схлынула чернота. Чистым жаром Горит алтарь. — Христос Воскресе, Вчерашний царь! Пал без славы Орел двуглавый. — Царь! — Вы

Царь и Бог! Простите малым Слабым — глупым — грешным — шалым, В страшную воронку втянутым, Обольщенным и обманутым, — Царь и Бог! Жестокой казнию

Хочу у зеркала, где муть И сон туманящий, Я выпытать — куда Вам путь И где пристанище. Я вижу: мачта корабля, И Вы — на

Хочешь знать, как дни проходят, Дни мои в стране обид? Две руки пилою водят, Сердце — имя говорит. Эх! Прошёл бы ты по дому —

Хочешь знать мое богачество? Скакуну на свете — скачется, Мертвым — спится, птицам — свищется. Юным — рыщется да ищется, Неразумным бабам — плачется. —

– Хоровод, хоровод, Чего ножки бьешь? – Мореход, мореход, Чего вдаль плывешь? Пляшу, – пол горячий! Боюсь, обожгусь! – Отчего я не плачу? Оттого что

Ходит сон с своим серпом, Ходит смерть с своей косой — Царь с царицей, брат с сестрой. — Ходи в сени, ходи в рай! —

Вере Аренской Беженская мостовая! Гикнуло — и понеслось Опрометями колес. Время! Я не поспеваю. В летописях и в лобзаньях Пойманное… но песка Струечкою шелестя… Время,

И засим, упредив заране, Что меж мной и тобою — мили! Что себя причисляю к рвани, Что честно мое место в мире: Под колесами всех

Ханский полон Во сласть изведав, Бью крылом Богу побегов. Спорый бог, Скорый бог, Шпоры в бок-бог! Оповести Словом и знаком, Тех усыпи Хмелем и маком,

Мы оба любили, как дети, Дразня, испытуя, играя, Но кто-то недобрые сети Расставил, улыбку тая — И вот мы у пристани оба, Не ведав желанного

1. Жалоба Ипполит! Ипполит! Болит! Опаляет… В жару ланиты… Что за ужас жестокий скрыт В этом имени Ипполита! Точно длительная волна О гранитное побережье. Ипполитом

Из пещеры — вздох за вздохом, Сотни вздохов, сонмы вздохов, Фиолетовых на красном. Глот цыгана воскрешает Страны, канувшие в вечность, Башни, врезанные в небо, Чужеземцев,

О, кто бы нас направил, О, кто бы нам ответил? Где край, который примет Нас с нерожденным третьим? Бредем и не находим Для будущего яслей.

Ушел — не ем: Пуст — хлеба вкус. Всё — мел. За чем ни потянусь. …Мне хлебом был, И снегом был. И снег не бел,

Ушел – не ем: Пуст – хлеба вкус. Всё – мел. За чем ни потянусь. …Мне хлебом был, И снегом был. И снег не бел,

Уходящее лето, раздвинув лазоревый полог (Которого нету — ибо сплю на рогоже — девятнадцатый год) Уходящее лето — последнюю розу — От великой любви —

Жди вопроса, придумывай числа… Если думать — то где же игра? Даже кукла нахмурилась кисло… Спать пора! В зале страшно: там ведьмы и черти Появляются

Устилают — мои — сени Пролетающих голубей — тени. Сколько было усыновлений! Умилений! Выхожу на крыльцо: веет, Подымаю лицо: греет. Но душа уже — не

Уроненные так давно Вздымаю руки. В пустое черное окно Пустые руки Бросаю в полуночный бой Часов, — домой Хочу! — Вот так: вниз головой —

Уравнены: как да и нет, Как черный цвет — и белый цвет. Как в творческий громовый час: С громадою Кремля — Кавказ. Не путал здесь

Умирая, не скажу: была. И не жаль, и не ищу виновных. Есть на свете поважней дела Страстных бурь и подвигов любовных. Ты – крылом стучавший

В. Я. Брюсову

В. Я. Брюсову Улыбнись в мое «окно», Иль к шутам меня причисли,— Не изменишь, все равно! «Острых чувств» и «нужных мыслей» Мне от Бога не

Уже богов — не те уже щедроты На берегах — не той уже реки. В широкие закатные ворота Венерины, летите, голубки! Я ж на песках

Уж часы — который час? — Прозвенели. Впадины огромных глаз, Платья струйчатый атлас… Еле-еле вижу Вас, Еле-еле. У соседнего крыльца Свет погашен. Где-то любят без

Уж сколько их упало в эту бездну, Разверзтую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли. Застынет все, что пело и боролось, Сияло

Уж и лед сошел, и сады в цвету. Богородица говорит сынку: — Не сходить ли, сынок, сегодня мне В преисподнюю? Что за грех такой? Видишь,

Уж если кораллы на шее — Нагрузка, так что же — страна? Тишаю, дичаю, волчею, Как мне все — равны, всем — равна. И если

Уединение: уйди В себя, как прадеды в феоды. Уединение: в груди Ищи и находи свободу. Чтоб ни души, чтоб ни ноги — На свете нет

Уедешь в дальние края, Остынешь сердцем. — Не остыну. Распутица — заря — румыны — Младая спутница твоя… Кто бросил розы на снегу? Ах, это

Удостоверишься — повремени! — Что, выброшенной на солому, Не надо было ей ни славы, ни Сокровищницы Соломона. Нет, руки за голову заломив, — Глоткою соловьиной!

Ударило в виноградник — Такое сквозь мглу седу — Что каждый кусток, как всадник, Копьем пригвожден к седлу. Из туч с золотым обрезом — Такое

Удар, заглушенный годами забвенья, Годами незнанья. Удар, доходящий — как женское пенье, Как конское ржанье, Как страстное пенье сквозь зданье Удар — доходящий. Удар, заглушенный