Блок Александр Александрович Стихи

Ярким солнцем, синей далью В летний полдень любоваться – Непонятною печалью Дали солнечной терзаться… Кто поймет, измерит оком, Что за этой синей далью? Лишь мечтанье

Явился он на стройном бале В блестяще сомкнутом кругу. Огни зловещие мигали, И взор описывал дугу. Всю ночь кружились в шумном танце, Всю ночь у

Яблони сада вырваны, Дети у женщины взяты, Песню не взять, не вырвать, Сладостна боль ее.

Мечтать о небесном царстве Не надо душе моей, Вон жаворонок трепещет — Его крыло мне милей, След вальдшнепа на пригорке, И солнечный луч в траве

Я, изнуренный и премудрый, Восстав от тягостного сна, Перед Тобою, Златокудрой, Склоняю долу знамена. Конец всеведущей гордыне. — Прошедший сумрак разлюбя, Навеки преданный Святыне, Во

Я шел к блаженству. Путь блестел Росы вечерней красным светом, А в сердце, замирая, пел Далекий голос песнь рассвета. Рассвета песнь, когда заря Стремилась гаснуть,

Тоску и грусть, страданья, самый ад, Всё в красоту она преобразила. Гамлет Я шел во тьме к заботам и веселью, Вверху сверкал незримый мир духо?в.

Я шел во тьме дождливой ночи И в старом доме, у окна, Узнал задумчивые очи Моей тоски.- В слезах, одна Она смотрела в даль сырую…

Я шел — и вслед за мною шли Какие-то неистовые люди. Их волосы вставали под луной, И в ужасе, с растерзанной душой Зубами скрежетали, били

Я ухо приложил к земле. Я муки криком не нарушу. Ты слишком хриплым стоном душу Бессмертную томишь во мгле! Эй, встань и загорись и жги!

Я умирал. Ты расцветала. И вдруг, взглянув на смертный лик, В чертах угасших угадала, Что эта смерть — бессильный крик… Смири же позднюю тревогу; И

Я умер. Я пал от раны. И друзья накрыли щитом. Может быть, пройдут караваны И вожатый растопчет конем. Так лежу три дня без движенья. И

Я укрыт до времени в приделе, Но растут великие крыла. Час придет — исчезнет мысль о теле, Станет высь прозрачна и светла. Так светла, как

Я тишиною очарован Здесь — на дорожном полотне. К тебе я мысленно прикован В моей певучей тишине. Там ворон каркает высоко, И вдруг — в

Я сходил в стремнины горные, Видел долы и леса. Над мечтой моей упорною Загорались небеса. Ночи шли путями звездными, Ярким солнцем дни текли Над горами

Там один и был цветок, Ароматный, несравненный… Жуковский

Я стар душой. Какой-то жребий черный – Мой долгий путь. Тяжелый сон, проклятый и упорный, Мне душит грудь. Так мало лет, так много дум ужасных!

Я стар душой. Какой-то жребий черный — Мой долгий путь. Тяжелый сон, проклятый и упорный, Мне душит грудь. Так мало лет, так много дум ужасных!

Я сойду и намечу Мой вечерний путь. Выходи навстречу — В высоте отдохнуть. Полюби мои зори — Знак моей любви. И в свободное море Навсегда

Андрею Белому

Я сегодня не помню, что было вчера, По утрам забываю свои вечера, В белый день забываю огни, По ночам забываю дни. Но все ночи и

Я просыпался и всходил К окну на темные ступени. Морозный месяц серебрил Мои затихнувшие сени. Давно уж не было вестей, Но город приносил мне звуки,

Я проснулся внезапно в ночной тишине, И душа испугалась молчания ночи. Я увидел на темной стене Чьи-то скорбные очи. Без конца на пустой и безмолвной

Я прокра’дусь ночью сонной К изголовью утомленной Вечной суетностью дня. Там незримый, неизбежный Мертвый голос вьюги снежной Посетит меня.

Я прихожу к тебе не дважды, И нет, и нет возврата мне. Но можешь видеть вечер каждый Меня в долинах на коне. Иль я забыт,

Я пригвожден к трактирной стойке. Я пьян давно. Мне всё – равно. Вон счастие мое – на тройке В сребристый дым унесено… Летит на тройке,

Я понял смысл твоих стремлений — Тебе я заслоняю путь. Огонь нездешних вожделений Вздымает девственную грудь. Моей ли жалкой, слабой речи Бороться с пламенем твоим

Я понял смысл твоей печали, Когда моря из глубины Светила ночи возвращали В их неземные вышины. Когда внезапным отраженьем Небесных тел в земных морях Я

Я помню час глухой, бессонной ночи, Прошли года, а память всё сильна. Царила тьма, но не смежились очи, И мыслил ум, и сердцу — не

Я помню тихий мрак и холод с высоты. Там своды мрачные задумчиво чернели. Там нити прочные сплетались, как мечты, Здесь — думы грешные, сплетаясь, пламенели.

Я помню нежность ваших плеч Они застенчивы и чутки. И лаской прерванную речь, Вдруг, после болтовни и шутки. Волос червонную руду И голоса грудные звуки.

Я помню длительные муки: Ночь догорала за окном; Ее заломленные руки Чуть брезжили в луче дневном. Вся жизнь, ненужно изжитая, Пытала, унижала, жгла; А там,

Я ношусь во мраке, в ледяной пустыне, Где-то месяц светит? Где-то светит солнце? Вон вдали блеснула ясная зарница, Вспыхнула – погасла, не видать во мраке,

Я никогда не понимал, Искусства музыки священной, А ныне слух мой различал В ней чей-то голос сокровенный. Я полюбил в ней ту мечту И те

Я недаром боялся открыть В непогодную полночь окно. Как и встарь, привелось отравить, Что надеждою было полно. Буду прежнею думой болеть В непогодной полуночной мгле,

Я не предал белое знамя, Оглушенный криком врагов, Ты прошла ночными путями, Мы с тобой — одни у валов. Да, ночные пути, роковые, Развели нас

Я не звал тебя — сама ты Подошла. Каждый вечер — запах мяты, Месяц узкий и щербатый, Тишь и мгла. Словно месяц встал из далей,

Моей матери Я насадил мой светлый рай И оградил высоким тыном, И в синий воздух, в дивный край Приходит мать за милым сыном. «Сын, милый,

Я надел разноцветные перья, Закалил мои крылья — и жду. Надо мной, подо мной — недоверье, Расплывается сумрак — я жду. Вот сидят, погружаясь в

Я мог бы ярче просиять, Оставив след на синей влаге. Но в тихо-сумрачном овраге Уже струится благодать. И буду верен всем надеждам. Приму друзей, когда

Я миновал закат багряный, Ряды строений миновал, Вступил в обманы и туманы, — Огнями мне сверкнул вокзал… Я сдавлен давкой человечьей, Едва не оттеснен назад…

Я медленно сходил с ума У двери той, которой жажду. Весенний день сменяла тьма И только разжигала жажду. Я плакал, страстью утомясь, И стоны заглушал

Я ли пишу, или ты из могилы Выслала юность свою, — Прежними розами призрак мне милый Я, как тогда, обовью. Если умру — перелетные птицы

Я кую мой меч у порога. Я опять бесконечно люблю. Предо мною вьется дорога. Кто пройдет — того я убью. Только ты не пройди, мой

Я коротаю жизнь мою. Мою безумную, глухую: Сегодня — трезво торжествую, А завтра — плачу и пою. Но если гибель предстоит? Но если за моей

Я к людям не выйду навстречу, Испугаюсь хулы и похвал. Пред Тобой Одною отвечу, За то, что всю жизнь молчал. Молчаливые мне понятны, И люблю

Я их хранил в приделе Иоанна, Недвижный страж,- хранил огонь лампад. И вот – Она, и к Ней – моя Осанна – Венец трудов –

Я искал голубую дорогу И кричал, оглушенный людьми, Подходя к золотому порогу, Затихал пред Твоими дверьми. Проходила Ты в дальние залы, Величава, тиха и строга.

Я и молод, и свеж, и влюблен, Я в тревоге, в тоске и в мольбе, Зеленею, таинственный клен, Неизменно склоненный к тебе. Теплый ветер пройдет

Я и мир — снега, ручьи, Солнце, песни, звезды, птицы, Смутных мыслей вереницы — Все подвластны, все — Твои! Нам не страшен вечный плен, Незаметна

Я и без веры живой, Мне и надежды не надо! Дух мой тревожный, родной Жизнь наделила отрадой, Веры мне жизнь не дала, Бога везде я

Я зол и слаб. Земное море Я перешел своим умом… Как прежде царствовало горе, — Теперь царит в душе разгром… Тоскуя по минувшей страсти, По

Я знаю, смерть близка. И ты Уже меня не презришь ныне. Ты снизойдешь из чистоты К моей тоскующей кончине. Но мне любовь твоя темна, Твои

Я знаю день моих проклятий, Бегу в мой довременный скит, Я вырываюсь из объятий, Но он — распутье сторожит. Его докучливые крики — То близко,

Я живу в пустыне. Нынче, как вчера. Василек мой синий, Я твоя сестра. Низкие поклоны Мне кладут цветы. На меже зеленой Князь мой, милый, ты.

Я живу в отдаленном скиту В дни, когда опадают листы. Выхожу — и стою на мосту, И смотрю на речные цветы. Вот — предчувствие белой

Я живу в глубоком покое. Рою днем могилы корням. Но в туманный вечер — нас двое. Я вдвоем с Другим по ночам. Обычайный — у

Я жду призыва, ищу ответа, Немеет небо, земля в молчаньи, За желтой нивой – далёко где-то – На миг проснулось мое воззванье. Из отголосков далекой

Я ждал под окнами в тени, Готовый гибнуть и смеяться. Они ушли туда – одни – Любить, мечтать и целоваться. Рука сжимала тонкий нож. В

Я жалок в глубоком бессильи, Но Ты всё ясней и прелестней. Там бьются лазурные крылья, Трепещет знакомая песня. В порыве безумном и сладком, В пустыне

Я жалобной рукой сжимаю свой костыль. Мой друг — влюблен в луну — живет ее обманом. Вот — третий на пути. О, милый друг мой,

Я думал, что умру сегодня к ночи, Но, слава богу, нет! Я жив и невредим, — Недаром надо мной Твои сияли очи, И крылья простирал

Я долго ждал – ты вышла поздно, Но в ожиданьи ожил дух, Ложился сумрак, но бесслезно Я напрягал и взор и слух. Когда же первый

Я долго ждал — ты вышла поздно, Но в ожиданьи ожил дух, Ложился сумрак, но бесслезно Я напрягал и взор и слух. Когда же первый

Посв. *** Я говорил при вас с тоской; Случайно вам — такой красивой, Такой изящной и простой — Открыл души изгиб нелживый. Но знайте: правду

Я — Гамлет. Холодеет кровь, Когда плетет коварство сети, И в сердце — первая любовь Жива — к единственной на свете. Тебя, Офелию мою, Увел

Я вышел. Медленно сходили На землю сумерки зимы. Минувших дней младые были Пришли доверчиво из тьмы… Пришли и встали за плечами, И пели с ветром

Я вышел в ночь – узнать, понять Далекий шорох, близкий ропот, Несуществующих принять, Поверить в мнимый конский топот. Дорога, под луной бела, Казалось, полнилась шагами.

Я вышел в ночь — узнать, понять Далекий шорох, близкий ропот, Несуществующих принять, Поверить в мнимый конский топот. Дорога, под луной бела, Казалось, полнилась шагами.

Я вырезал посох из дуба Под ласковый шепот вьюги. Одежды бедны и грубы, О, как недостойны подруги! Но найду, и нищий, дорогу, Выходи, морозное солнце!

Я всё гадаю над тобою, Но, истомленный ворожбой, Смотрю в глаза твои порою И вижу пламень роковой. Или великое свершилось, И ты хранишь завет времен

Я восходил на все вершины, Смотрел в иные небеса, Мой факел был и глаз совиный, И утра божия роса. За мной! За мной! Ты молишь

Я вижу блеск, забытый мной, Я различаю на мгновенье За скрипками — иное пенье, Тот голос низкий и грудной, Каким ответила подруга На первую любовь

Я видел мрак дневной и свет ночной. Я видел ужас вечного сомненья. И го’спода с растерзанной душой В дыму безверья и смятенья. То был рассвет

Я вам поведал неземное. Я всё сковал в воздушной мгле. В ладье – топор. В мечте – герои. Так я причаливал к земле. Скамья ладьи

Я в четырех стенах — убитый Земной заботой и нуждой. А в небе — золотом расшитый Наряд бледнеет голубой. Как сладко, и светло, и больно,

Н.Н.В. Я в дольний мир вошла, как в ложу. Театр взволнованный погас. И я одна лишь мрак тревожу Живым огнем крылатых глаз. Они поют из

Я был смущенный и веселый. Меня дразнил твой темный шелк. Когда твой занавес тяжелый Раздвинулся – театр умолк. Живым огнем разъединило Нас рампы светлое кольцо,

Я был невенчан. Премудрость храня, У Тайны ключами зловеще звенел. Но Ты полюбила меня. Ты — нежная жрица Лазурного Дня. Блуждая глазами, в подземных ходах

Я был весь в пестрых лоскутьях, Белый, красный, в безобразной маске. Хохотал и кривлялся на распутьях, И рассказывал шуточные сказки. Развертывал длинные сказанья Бессвязно, и

Я буду факел мой блюсти У входа в душный сад. Ты будешь цвет и лист плести Высоко вдоль оград. Цветок — звезда в слезах росы

Я брошусь в черный день со скал В морские волны бурные. Мне первый голос прозвучал, Второй тоскливо простонал, А третий — Ты, Лазурная.

Я бремя похитил, как тать, Несчастье разбил я на части, Но, боже! как тяжко внимать Чужой нарастающей страсти! Волна, забегая вперед, У ног разобьется нещадно

Андрею Белому Я бежал и спотыкался, Обливался кровью, бился Об утесы, поднимался, На бегу опять молился. И внезапно повеяло холодом. Впереди покраснела заря. Кто-то звонким,

Моей матери Я — человек и мало богу равен. В моих стихах ты мощи не найдешь. Напев их слаб и жизненно бесславен, Ты новых мыслей

Я — меч, заостренный с обеих сторон. Я правлю, архангел, Ее Судьбой. В щите моем камень зеленый зажжен. Зажжен не мной,— господней рукой. Ему непомерность

Я – Гамлет. Холодеет кровь, Когда плетет коварство сети, И в сердце – первая любовь Жива – к единственной на свете. Тебя, Офелию мою, Увел

Я — тварь дрожащая. Лучами Озарены, коснеют сны. Перед Твоими глубина?ми Мои ничтожны глубины?. Не знаешь Ты, какие цели Таишь в глубинах Роз Твоих, Какие

Дождь мелкий, разговор неспешный, Из-под цилиндра прядь волос, Смех легкий и немножко грешный — Ведь так при встречах повелось? Но вот — какой-то светлый гений

К зеленому лугу, взывая, внимая, Иду по шуршащей листве. И месяц холодный стоит, не сгорая, Зеленым серпом в синеве. Листва кружевная! Осеннее злато! Зову —

Прощайте. Дайте руку Вашу… Не нужно, нет! К чему опять Переполнять страданьем чашу, Страданьем сердце растравлять?.. Довольно Вашими лучами Питались нежные мечты… Сегодня, разлучаясь с

Глаза младенчески открыты, Душа туманна и чиста, Но сколько ран, глубоко скрытых, Наносят юные уста! Услышишь звук, — не чуешь раны И до разлуки усыплен…

Эпитафия сочинена Полицианом и вырезана на могильной плите художника в Сполетском соборе по повелению Лаврентия Великолепного. Здесь я покоюсь, Филипп, живописец навеки бессмертный, Дивная прелесть

Благословляя свет и тень И веселясь игрою лирной, Смотри туда – в хаос безмирный, Куда склоняется твой день. Цела серебряная цепь, Твои наполнены кувшины, Миндаль

Шли на приступ. Прямо в грудь Штык наточенный направлен. Кто-то крикнул: «Будь прославлен!» Кто-то шепчет: «Не забудь!» Рядом пал, всплеснув руками, И над ним сомкнулась

Шли мы стезею лазурною, Только расстались давно… В ночь непроглядную, бурную Вдруг распахнулось окно… Ты ли, виденье неясное? Сердце остыло едва… Чую дыхание страстное, Прежние

Шлейф, забрызганный звездами, Синий, синий, синий взор. Меж землей и небесами Вихрем поднятый костер. Жизнь и смерть в круженьи вечном, Вся — в шелках тугих

В тени сикоморы душа, изнывая… Поют про зеленую иву… Рука на груди, на коленях другая… Поют про зеленую иву, про иву, про иву… Бежали ручьи,

Борису Садовскому

В.А.Зоргенфрею