Некому: жена – в Париже, все дружки – сидят.
Даже Глеб Жеглов, что ботал чуть по новой фене –
Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.
Хорошо, из зала вон –
Не наших всех сортов,
Здесь – кто хочет на банкет
Без всяких паспортов.
Расскажу про братиков –
Писателей, соратников,
Про людей такой души,
Что не сыщешь ватников.
Наше телевидение требовало резко:
Выбросить слова “легавый”, “мусор” или “мент”,
Поменять на мыло шило, шило – на стамеску.
А ворье переиначить в “чуждый элемент”.
Так, в ответ подельники,
Скиданув халатики,
Надевали тельники,
А поверх – бушлатики.
“Эх!”,- сказали брат и брат:
“Не! Мы усе спасем.
Мы и сквозь редакторат
Все это пронесем”.
Про братьев-разбойников у Шиллера читали,
Про Лаутензаков написал уже Лион,
Про Серапионовых и школьники листали.
Где ж роман про Вайнеров? Их – два на миллион!
С них художник Шкатников
Написал бы латников.
Мы же в их лице теряем
Классных медвежатников.
Проявив усердие,
Сказали кореша:
“”Эру милосердия”
Можно даже в США”.
